Паломничество в Палестину. Глава 44.

        С отъездом на Афон небольшой части паломников, как будто стало попросторнее на палубе. Может быть сама публика умялась и оставила узкие коридорчики для проходящих. Я воспользовался возможностью походить между паломниками и обошёл все трюмы. Мне хотелось узнать, какое в общем впечатление оставило путешествие в Иерусалим на наш простой народ.

        Однажды случилось мне увидеть, как высокий молодой страннник, с бойкими глазами на рябоватом лице, склонился над книжкой и что-то внимательно записывал. Я полюбопытствовал, не дневник ли он пишет так усердно.

        - Стишонки кропаю, - бойко ответил мне крестьянин и протянул свою книжку, наполовину написаннуюполууставом, с красивыми заставцами и красными начальными буквами. Стихи, правду сказать, не соответствовали тому старанию, с которым они были написаны. Они хромали и размером и рифмой. Поэт был крестьянин приволжской губернии. Благочестивое желание посетить святые места заставило его покинуть свою семью и с небольшими средствами отправиться в Палестину.

        - Много я причинил скорби и озлобления моей семье своим отъездом, - так начал он, по моей просьбе, рассказывать мне о паломничестве в Палестину. - Давно, с малых лет, я собирался посетить святые места. От чтения житий святых и от рассказов странников дух мой волновался и стремился к какой-то тайной непостижимости. Раз даже вышла большая смехота, о которой совестно и рассказывать. Захотелось мне попробовать, как трудились святые, и сделал я себе железы (вериги) и запер итх на себе накрепко. Но в мирских обязанностях они оказались для меня весьма несносными: мешали работать. Тогда я решил, что в мире нельзя спастись, и меня ещё более потянуло в монастырь. Родители обо мне много плакали и убедительно отговаривали меня от посещения святых мест: они боялись, что я навсегда останусь в монастыре. Наконец, я дошёл до крайнего изнеможения и решил убежать тайно. Припас я с вечера всё, что нужно в пути, тихонько ночью вынес шубу в сарай и стал ждать утрени.Когда ударили в колокол, я тайком шмыгнул из дому и отправился в путь... Но не тут-то было! Отец догнал меня и воротил. Вскоре женили. Прошёл год, другой, и я опять запросился ко святым местам. Не пускают. Жена и слышать не хочет! Что тут делать? Решил опять тайком бежать из дому. Но верно судьбы ещё не было идти. Хотя я и прошёл сотни полторы вёрст, но всю дорогу мучился, как я бросил своих родных и жену с малыми детьми... Вернулся опять домой. В скором времени помер отец. На моих плечах остались мать, сестра и жена с двумя малютками. По времени я опять запросился у родных идти к свяьым местам. Мать моя мало-по-малу стала умягчаться сердцем, и жена стала соглашаться, но тут восстали односельчане. Много я пролил слёз от них, от их укоров и брани. Ругали меня в глаза, как только может вместить язык, злобой исполненный. «Куда ты идёшь? - говорили они. - Молись дома! Грех тебе оставлять мать и жену с детьми!» Но с Божьей помощью я всё перетерпел и, посоветовавшись с друзьями, стал собираться в дорогу. Отслужил молебен всем святым, принял напутственное благословение от священника, выправил билет в волости, взял кожаную сумку, сухарей, падог (посох), всё, как следует, и простился с родными... А уж прощание-то какое было, я и рассказать не могу! Лучше я вам найду стихотворение, где всё это написано.

        И он открыл мне страницы, где было написано двадцать четверостиший.

       - Куда же вы пошли? - спрашиваю его.

       - Сперва в Киев, потом на Афон, а оттуда к Гробу Господню.

       - Трудно было странствовать?

       - Ой, как трудно-то! Сначала, то снег лепил хлопьями, то бушевала сильная вьюга, то снежные заносы утомляли вконец мои ноги. Потом пошла распутица, грязища по дорогам... Великим постом во время разлива особенно трудно странствовать. Местами вода по колено. Холодная, как лёд! Сколько я намучился! Ноги страшно устают. Едва бредёшь. А дорогой идёшь и всё думаешь: как-то примут, дадут ли переночевать, накормят ли? Подходишь в деревне, - сердце смущается. Уж так смиряешь себя, так смиряешь... Попервоначалу тяжело было протягивать руку Христа ради. Того и гляди, что обругают: "Праздный бродяга! Дармоед! Тебе, бездельник, лень работать!" Благо, если попадётся хозяин, который сам был странником. Всего натерпелся: и голоду и холоду! Главное - весь мокрый. Надо посушиться около печки, а тебя ведут в нетопленую избу. Много раз приходилось ночевать в холодных хатах в мокрой одежде. А на завтра опять то же. Тяжело! А сколько укоризн и разных скорбей дорогой от лихих людей. Всего бывало! У хохлов очень оболевали собаки. Большие, злющие, - не знаешь, как и обороняться. В каждом доме держат по две по три собаки. Без палки и не ходи: не то свалят с ног, не то укусят. Иной странник сгоряча пустит палкой в собаку, - и только хуже: мигом облепят со всех сторон! Нет, уж палки не выпускай из рук. Пусть собаки за неё хватают, а сам держись покрепче. Вот не хотите ли прочитать стихотворение о странничестве?

       И он опять преподнёс мне книгу с сорока четверостишьями.

       - Как же вы доехали до Иерусалима?

       - Бог знает! Нашлись добрые люди, которые не оставили меня в моём странствии. Около сорока рублей истратил я на дорогу до Иерусалима. Деньги вышли. Стал переколачиваться кое-как на письмах. Что выпишу на письмах, на то и куплю хлеба. Так вот и переколачивался все дни в Иерусалиме. Чужая сторона слёз не понимает, и я написал домой, что дело сделано, а средств нет. Прислали немного. Теперь хватит мне на первое время.

       - Ну, а как вы путешествовали по Святой земле? Как ладили с арабами да с греками?

       - Всюду побывал! Ходил и в караванах, и отдельно. Среди поста отправились мы в Назарет и на Фавор. Не очень приятный был путь. Много было у нас смятений от турецких угроз. Стращали нас и бедуины-мусульмане. Но Бог миловал: остались живы и целы. Раз пошли мы самостоятельно, двадцать два человека, к колодцу Самарянки. Нас окружили турки и стали требовать в роде подати за проход через их город Наблус. С женатых брали меньше. Тогда, чтобы поменьше платить им, мы все себя выдали женатыми. Все паломницы, и старые и молодые, разошлись по паломникам, как бы жены их. И смех, и горе! Тогда-то, впрочем, не до смеху было. Мы так были напуганы турками, что решили убежать ночью. Перелезли через каменную ограду и страха ради мусульманского бросились сколько было сил по незнакомой дороге. Темно. Постоянно сбивались с пути. А сами дрожим от страха: вот, вот нагонят! Большую тугу испытали мы в ту ночь! Только наутро, когда мы могли рассмотреть окружающую местность, немного успокоились. Шутка ли: бежали, мне кажется, вёрст тридцать!

       Теперь крестьянин-поэт хочет изложить все свои впечатления в стихах. Я попробовал исправить несколько четверостиший и отказался: слишком много ошибок против правил стихосложения.

       Когда я с ним прощался, он низко кланялся и приговаривал:

       - Покорно благодарим за ваше неоставление!

       Во второй палубе я наткнулся на кучу мужчин, среди которых ораторствовал счетовод из С.-Петербурга о своих, как он выражался, мытарствах по канцеляриям, чтобы получить заграничный паспорт.

       Послушал и крестьянок-хохлушек о их хозяйстве. Близость России с каждым днём чувствовалась и в разговорах паломников. Спросил я и паломниц:

       - Хорошо ли съездили в Иерусалим?

       - Слава Богу! Уж так хорошо, так хорошо, что и сказать нельзя! И всё-то, всё-то мы видели! Одно только упустили: сейчас сказали, что есть такая гора, Кармил называется, где Илья пророк у Бога дождя просил. И будто сделана там статуя Ильи. Вот уж этого не видели, так не видели. Не бывали там. Искали ещё, где Николай угодник жил, но это, говорят, далеко от Иерусалима и совсем в другой стороне. И всего-то мы накупили: одного регального масла (примечание: пахучее масло, употребляемое нашими крестьянами как лекарственное средство) везём две бутылки...

       Вообще в простом народе царит хорошее настроение от путешествия в Иерусалим. И мне кажется, надо всеми средствами поощрять такие прогулки за границу, имеющие, помимо религиозного, общеобразовательное значение. Никакая школа так хорошо и скоро не научит человека, как путешествие среди других народов. Хорошо сказано древним мудрецом: "Кто не имел опытов, тот мало знает; а кто странствовал, тот умножил знание" (Иис. Сирах. 34. 10). Очень важно для развития своей культуры сравнить её с другой. Посмотрите, как поучительны для русского человека примеры из турецкой или арабской жизни.

       Один паломник всю дорогу всем рассказывал, как поразил его проезжающий на осле феллах близ какого-то самарийского селения. Был вечер. Наступило время молитвы для магометан. Проезжающий феллах останавливает осла, достаёт что-то вроде ковра и расстилает его у забора. Затем, отвернувшись от людей, он стал на коленях молиться. Кончил молиться, - опять сел на осла и поехал дальше.

       - Вот это я понимаю! - с пафосом восклицал случайный свидетель мусульманского правила. - Где бы ни был: пришло время, - становись на молитву и кланяйся, не обращая внимания на народ.

       Но и отрицательные стороны, подмеченные в других народах, имеют своё значение: они подбадривают русского человека, что у него не только не хуже, но кое-что и лучше, чем у других.

ГЛАВА 43

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 45