|
СВЯТО-НИКОЛЬСКИЙ ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ
(заметки паломницы-трудницы)
|
Совершенная тишина. Темнота во всей вселенной освещается тремя лампочками на деревянных столбах. Я иду по тропинке, еще не зная, что вскоре и они погаснут, но мир не погрузится в абсолютный мрак. Что тогда будет разгонять его? Не тот ли свет, что был отделен от тьмы еще до сотворения светил? Есть ли время в затихшем темном мире? Как, почему, зачем я оказалась здесь? Куда иду в совершенной тишине?..
Я нахожусь в монастыре и иду на утреннее правило в церковь. Сейчас утро 1 января. Ночь была обычная, и день будет обычный – в монастыре Новый год не празднуют. В монастыре нарядную елочку поставят в храме перед Рождеством.
Попала я сюда очень просто. В одной из московских церквей еще в ноябре взяла листовку православного религиозного объединения «На пути к храму» с предложениями паломнических поездок. Внизу прочитала: «Организуются поездки в Свято-Никольский женский монастырь для посильной помощи. Питанием и жильем обеспечивает монастырь. Телефон…» Вот оно! Пожить в монастыре, потрудиться во славу Божию, на своей шкуре узнать, какова она, монастырская жизнь, хоть на несколько дней отойти от городской суеты и суетности, которая под Новый год становится совершенно невыносимой. Не объесться ночью перед телевизором, не вздрагивать до утра от взрывов петард и фейерверков...
Созвонилась, купила заранее билет на автобус до Юрьева-Польского. По телефону познакомилась, а потом в автобусе встретилась с такой же трудницей, как и я, Верой. Она уже была в Никольском монастыре с однодневной паломнической поездкой и вообще поопытнее меня.
И вот 30 декабря около трех часов дня мы прибыли на юрьевский автовокзал. Из багажника автобуса Вера вытащила штук пять больших коробок – подарков монастырю. Я устыдилась – у меня ничего не было. Я вообще не знала, что можно и нужно с собой везти, и только набила рюкзак теплыми вещами.
Автобусы в Новое Село, где находится монастырь, не ходят. Позже один местный житель объяснил, что вообще-то они ходят через Хвойный, от которого два километра до Нового, но как-то очень своеобразно – не каждый день и в день раза полтора.
Мы договорились с хозяином какого-то драндулета. Он слегка нервничал – ехал туда впервые. Мы утешали его: здесь всего километров двенадцать будет – и следили за верстовыми столбами. Хорошая дорога вдруг превратилась в очень мелкоколдобистую, после столба с цифрой 8 последовал с цифрой 14… Мы заерзали. Но вот дорога исправилась и появился указатель поворота на Новое Село.
Сначала впереди показалась церковь, потом домики, три из которых были одинакового ярко-зеленого цвета. Полдеревни одной цистерной краски разжились?
- Нам к этому домику, - указала Вера на один из них.
Машина развернулась на обледенелой дороге, уперлась передним бампером в сугроб. Что-то хрустнуло. Машина забуксовала.
На деревенской улице было пусто, только издалека приближалась к нам женская фигурка.
- Толкаем! – вылезли мы с Верой из машины и уперлись руками в капот.
- И-рраз! И-два!
Подошедшая женщина улыбнулась и присоединилась к нашим усилиям.
- И-пять, и-шесть!
Фотоизображение 1: вид на Юрьевское Ополье от крайнего дома, в котором "гостиная". Это закат 3 января. Холодно.
Машина сдвинулась с места, помощница опять молча улыбнулась и ушла. Чуть позже мы вновь увидели ее, это была одна из монахинь.
На крыльце ближнего зеленого домика нас уже встречала мать Александра – второе лицо в монастыре после настоятельницы:
- Ах, как хорошо Господь вас привел, какая благодать вас коснется…
Дом этот оказался трапезной. Половина - кухня, половина – зал, где едят, на террасе, в сенях – запасы продуктов и дров. Мать Александра тут же распорядилась нас накормить.
- У нас еда особая, - говорила она. – А какая каша! Кого благодать коснулась, тому эта каша лучше всего покажется.
В мою тарелку плюхнулись две большие ложки чего-то серого.
Ох, не коснулась меня благодать, совсем не коснулась. Я с трудом заставила себя проглотить холодную геркулеску с тыквой на воде.
За кашей появился полный обед – щи, картошка, макаронные рожки, перемешанные с тушеной капустой…
- Что делать умеете? На какие работы мне вас поставить? –
спрашивала мать Александра.
- Меня – на самые трудные, - бодро вызвалась Вера, -
на самые грязные.
Вообще говоря, что мы, горожанки, умеем делать деревенского?
Ничего. Но назвался груздем – полезай в кузов. Приехала в монастырь – делай что скажут.
- Поселю я вас в гостиной. Сегодня отдыхайте, можете на
вечернее правило сейчас пойти, а завтра будете курятник чистить. Печь затопить сумеете?
- Нет, - потупились мы над тарелками.
Мать Александра послала одну из монахинь затопить для нас печь. Рассказала о распорядке.
В шесть утреннее правило в церкви, в десять и три – трапеза, в четыре – вечернее правило. Вечером благословляется
в своем доме попить чаю с чем-нибудь. Поэтому нам дали с собой много хлеба и банку яблочного варенья.
Гостиная оказалась выгороженной частью дома, маленькой и узкой.
Печь, три кровати, стол, рукомойник и стильное отечественное изделие «ведро туалетное». Мы
бросили свои вещи, выслушали инструкцию, как обращаться с печью (главное – не закрыть задвижку
раньше времени) и пошли в церковь.
Фотоизображение 2: солнце садится над домом, где жил отец Гедеон. Тоже вечер 3 января.
Когда вернулись, радость по поводу теплого жилья уменьшилась –
печь протопилась, и теперь тепло выдувал холодный воздух из окна. Обсудили, как лучше
утеплиться на ночь и решили попить чаю. Включили маленький электрический чайник. Он
грелся невероятно долго. Когда же наконец зашумел-загудел, выключился свет.
«Мы перегрузили сеть, из-за нас все село осталось без электричества…» - эта мысль
привела нас в содрогание. Выглянули в окно. На другой стороне улицы огни в доме горели.
Значит, не все село, может быть, половину. Зажгли запримеченную свечку. Свет зажегся.
Чайник вскипел. Налили в кружки кипяток, намазали хлеб вареньем. Свет опять хитро нам подмигнул.
Тут пришла к нам прежняя монахиня, и сказала, что велено нас переселить в соседний дом.
Там было жилье так жилье! Места гораздо больше, стены бревенчатые, не дует ниоткуда! На столике стоит огромная икона, чуть ли не метр на полтора, видно, что старая. Хозяйкина кровать отдельно за занавесочкой – значит, не будем друг другу мешать. К теплой избе с холодной терраской пристроены сени, к ним – еще одни, уже с земляным полом, там хранятся дрова и прочая всякая всячина, к сеням «человеческим» примыкают сени курятника и, естественно, сам курятник, дожидающийся наших трудов.
Ну, всё. Завели будильник на 5.30, помолились и спать завалились.
31 декабря
Проснулись не в 5.30, а на час раньше – зазвонил хозяйкин будильник.
Кстати, почему я ее так все время называю? Потому что она не монахиня, хотя уже три года живет в монастыре. И все это время без выходных работает на кухне, которую здесь так называть не положено – только трапезная. Еще не положено называть монахинь матушками, это она же нам объяснила. Матушка - это либо жена священника, либо настоятельница. Ко всем остальным обращаются «мать», добавляя имя. Впрочем, в большинстве случаев все просто обходились именами. Еще хозяюшка наша Валентина объясняла, как надо заходить в монашеские жилища. Надо постучаться и сказать длинную фразу: «Молитвами святых отец…» Дальше мы не запомнили. Но усвоили обязательный ответ: «Аминь!» Это все говорится – пояснила Валентина – чтобы враги нашего спасения за порог не переступали.
Итак, проснулись на час раньше, чем предполагали. К шести часам пошли в церковь - по деревенской улице вдоль обычных деревенских домов. Ведь этот монастырь не имеет традиционной ограды, не стоят келейные корпуса вокруг храма. Насельницы живут в избах. Кроме «монашеской» улицы, ведущей к Никольскому храму, есть еще и владения дачников, но сейчас зима, дачников не было, только где-то в отдалении проглядывали из-за деревьев цветные огоньки – кто-то приехал и нарядил елочку.
Снегу за ночь не прибавилось, дорожки перед храмом были сплошной лед. В темноте и по льду Валентина провела нас к могилке отца Гедеона, создавшего здешнюю общину и предсказавшего ее превращение в монастырь. Помолились. Валентина пошла на кух… в трапезную, мы – в храм.
На правиле всегда присутствовали лишь несколько монахинь, а не все, как мне представлялось. Да и в трапезную приходило примерно половина, человек 10-13, те, что помоложе и поздоровее. Вторая половина – старые и больные. Поэтому так важна монастырю каждая пара рук, пусть и не очень умелых.
Фотоизображение 3: вид на Никольскую церковь с "келейной" улицы. 3 января, закат. Вот по этой дороге я ходила из дома в церковь и трапезную.
В храме нам тут же дали дело: вручили нам тетрадки-помянники, а мне еще и книжечку-синодик с именами пострадавших от безбожной власти во Владимирской епархии. Я подумала, что мне этой книжечки и к обеду не прочесть. Но тут уж опять по пословице: назвался груздем – полезай в кузов, и еще: глаза страшат, а руки делают. И зря я беспокоилась – не вся книжечка состояла из поминаемых имен.
После утреннего правила нас с Верой экипировали и вооружили – выдали самую бросовую одежду, вилы и лопаты. Мать Елена, отвечающая за курятник, все наставления свела к трем фразам:
- Не укутывайтесь – в курятнике тепло от преющего навоза. Не надрывайтесь – не торопитесь и по много на вилы не поднимайте. В курятнике должно быть чисто.
Там действительно было тепло. Само собой, запах, но не страшный. Нам предстояло убрать с пола лежащий на нем слой сена, смешавшегося с пометом. Ничего хитрого в этом не было – поднимаешь пласт на вилы, подгребаешь все это добро к окну, через окно выкидываешь наружу. Самым неприятным оказалось то, что потолок был очень низкий, приходилось почти все время быть согнувшись. И лежал этот потолок на толстых бревнах-балках, об которые мы время от времени стукались головами. На одной из балок висела икона – юноша с соколом. Видно, святому Трифону курочек доверили. А до сокола им далеко… Бестолковые, они так и лезли то под вилы, то под то, что на них.
Очень скоро куча навоза снаружи возвысилась до окна. Мы его откинули в сторону. Вернулись в курятник – ба, еще и половины не выгребли. Ну, здоровы куры гадить! Но потихоньку справились. Лопатами выскребли пол, подмели, насыпали свежего сена – продолжайте, курочки, свои труды, чтобы через неделю-полторы люди опять полдня их выгребали. И так без конца – кормить, убирать, следить за гнездами… Вот как яички достаются.
А потом надо было то, что выкинули в окна, отвезти на навозную кучу. Это не какой-то холм бесформенный, а почти ровный параллелепипед серьезного размера. Тут мы уже трудились вчетвером. Одна навозец грузит, двое отвозят, одна принимает, кидает с помощью привезших наверх, равномерно распределяет и уминает. Для перевозки используем жестяные корыта на веревочках, они хорошо скользят по снегу. Воробьи от наших трудов в восторге, весь день галдят, выклевывают что-то из просыпавшегося навоза.
Так ударно мы трудимся не беспрерывно с рассвета до заката. В 10 была трапеза, в 13 нас благословили на чай с кашей (гречневой, слава богу), а в 15 опять надо будет идти есть.
Когда куриный навоз кончился – взялись за коровий. Я то с корытом бегаю, то наверху кучи выплясываю. Воробьи улетели. Их место заняли галки. Тело отдыха просит, кажется, еще один взмах вилами – и силы кончатся. Но в то же время чувствую, что движения становятся ловчее. А что? Месячишко здесь пожить – сил и сноровки прибавится, не стыдно будет рядом с опытными поработать… Будь моя воля - я бы каждого закоренелого горожанина - на скотный двор на денек-другой, и вилы, вилы ему в руки, чтоб знал, как, откуда, что!..
Очень хотелось за один день управиться, то есть до 15-часовой трапезы – ведь темнеет очень рано. Но не успели. Когда поели, мать Александра обратилась к нам, четверым «навозникам»:
- Можете еще часок поработать?
Ведь не велела, а тихо спросила-попросила.
- Можем! Конечно!
И пошли доделывать.
Фотоизображение 4: еще один вид на Никольскую церковь. Совсем закат и совсем холодно. 3 января.
Уже начало темнеть, когда с перевозкой навоза было покончено. Параллелепипед заметно увеличился в высоту, на него уже нельзя было так запросто залезть в любом месте, как утром. Интересно, каков он будет к весне?
Переодевшись, пошли в храм. В этот день мы вообще столько раз переодевались (то на трапезу, то с трапезы), что всех старинных барынь и джентльменов за пояс заткнули. И ели три раза… И сколько сделать успели… Чудеса!
В храме стою – глаза слипаются, и чувствую, что тяжело рука поднимается, побаливает. А вдруг я завтра перекреститься не смогу? Да ладно – ко лбу руку поднести, вдруг я ложку завтра до рта не донесу?!!!
Около семи правило закончилось, пришли домой – опять за стол, за чай с вареньем. Вот вам и монастырское суровое житье. Едва успели поесть-попить, как опять электричество выключилось. На этот раз по всей улице и очень надолго.
Морфей слетел к моему ложу сразу. Уснула, от всей души
жалея тех, кто будет эту ночь маяться от петард и фейерверков. Но не тут-то было! Сладостного
Морфея прогнал сигнал телефона. Мелькнул на экранчике мой домашний номер и тут же связь
оборвалась: «нет сети» - доложился телефон. Было 11 часов. Что они там, в Москве, не понимают
или забыли, что здесь рано ложатся, чтобы рано встать и целый день работать? А вдруг что случилось? Надо ответить. Вера и Валентина спят. Накидываю куртку и выхожу в холодные сени. В темноте кручусь с телефоном – нет сети. Выхожу из дома. Проделываю те же движения с тем же результатом. Иду по улице. Темень, ни души, ночная рубашка бьется о голые ноги в расстегнутых сапогах. Через дом связь появляется.
- Ну что там у вас?
- С Новым годом!
Господи, какой еще Новый год?! Ах да! Есть такой праздник, его
положено отмечать ночью…
- С Новым годом. Только мы тут все давно спим…
1 января
К шести часам пришли в храм. Вообще, ходить утром и вечером на правило нас отнюдь не обязали, но мы сами для себя решили, что ходить будем.
Храм освещался только несколькими свечами, ибо электричества не было нигде. Мерцала обильная позолота на киотах, иконостасах, окладах. Чернота за окнами медленно становилась синей, потом голубой, и наконец стало видно, что первый день года – ясный и солнечный.
Опять читали помянники и синодик. Опять глаза слипались. А руки-ноги не болели и поднимались как надо.
После правила нас с Верой сразу же послали пересыпать зерно из мешков в ларь. Почему нельзя хранить зерно в мешках? Их прогрызают мыши. Вроде и не так велик мешок – а не поднять. Вдвоем с трудом сдвигали. И входит в него несколько ведер зерна. Но после вчерашнего эта работа нам – так, забава.
В десять трапеза. Как бы завтрак. Но тут к завтраку подают полный обед: щи или суп, три «гарнира», ибо гарнир сам по себе уже не гарнир, а основное блюдо. Это картошка, макаронные изделия, капуста, каша… Все необыкновенно вкусное, потому что готовится на печи. И огурцы – настоящие соленые, ядрено проквасившиеся. В три часа мы едим то же самое.
Вот если сказать кому, кто никогда с этим не соприкасался, не поверят, что нигде я так сытно и душевно не едала, как в монастырях.
Во время трапез одна из монахинь, испросив благословения, всегда читает что-либо душеполезное. Это для меня и хорошо и плохо. Если внимательно слушаю, не осознаю, что ем, если переношу внимание на еду – не слышу читаемого.
Видим, что народу прибавилось – еще двое приехали из Нижнего.
Фотоизображение 5: вид на церковные ворота со стороны церкви, а через них - на улицу. Увы, получилось нерезко. Это уже утро 4 января. Тоже холодно.
После трапезы идем убираться в храме – вечером будет уже настоящая служба, а утром – литургия. И празднование памяти Иоанна Кронштадтского.
Сначала нам с Верой поручают почистить все храмовые ковры и коврики. Мы выносим их на снег и взахлеб предаемся воспоминаниям о детстве, когда все зимой, особенно после снегопада, выносили ковры во двор и чистили их снегом, колотили выбивалками. Демонстрировали свое благосостояние. Сейчас снега маловато, но ничего, почистим. Метем вениками, стучим палками… Солнце сияет, морозец… Радостно!
Нижегородки в это время перевозят дрова со двора в помещение под колокольней – поближе к церковной печи.
Коврики почищены, их холодные рулончики стоят на крыльце, а мы наводим чистоту в храме. Вера скачет вниз-вверх, с табуретки на табуретку – стирает пыль с киотов. Я подметаю пол и обычной хозяйственной металлической мочалкой соскребаю с него накапавший воск. Вера, истребив пыль, протирает стекла киотов. Потом мы все вместе моем пол и кладем на него пахнущие снегом коврики.
Переводим дух и идем на помощь дровоносицам, они совсем выбились из сил.
Перевезли все дрова, уложили. Чем бы еще полезным заняться? Нашли лом, стали сбивать лед в проходе к церкви, в самом узком и опасном месте. Лом ужасно тяжелый, лед ужасно крепкий. Долбим по очереди. Только сейчас смогли при солнечном свете осмотреть маленькое кладбище за алтарем и могилку о. Гедеона. До этого ни минутки не было свободной (в светлое время суток). Умаялись. Весь лед не уничтожили, но все-таки скололи большую часть, теперь ходить будет куда легче и безопасней. Времени – два часа. Появилось электричество. Нам велено идти отдыхать.
В три часа трапеза, она занимает минут двадцать, и до четырех – до начала службы – мы опять отдыхаем. Я чувствую себя страшной бездельницей.
Отдых, конечно, был необходим: служба продолжалась с 16.00 до 19.45.
2 января
Ночью выпал снег. Опоздал на сутки!
С семи до почти одиннадцати шло богослужение. Сразу после него трапезничали.
Мать Александра объявила всеобщий отдых до часу. Ну вот опять – поели и отдыхать! Работать,
называется, приехали.
После отдыха собрали нас человек шесть, монахинь и мирянок,
выстроились мы в цепочку и стали опять переносить дрова из поленницы на улице в сарай одного из домов. Поднялся ветер, пошел крупный снег. Работаем споро, с шутками. Посмотреть – монашки веселый народ! К обеду управились.
Фотоизображение 6: калиточка в церковной ограде, занесенная снегом, через нее не ходят. А на заднем плане просматривается великий иней. Утро 4 января.
А после обеда мне доверили мыть посуду. Вернее, помогать. Как говорят товарищи военнослужащие, там - это вам не здесь. В смысле совсем не так, как при водопроводе. Наливается горячая вода в большущий таз, в нее сыпется горчичный порошок (не благословляются здесь химические моющие средства!), в этой воде моется посуда и окунается в соседний таз, где вода – почти кипяток. Одна из трудниц сунула туда руку и убежала – не выдержала. А одна из монахинь сказала, что это еще не очень горячо, долила кипяточку и спокойно стала выуживать оттуда положенную мною посуду. Когда вода в моем тазу делается грязной, я выливаю ее в помойное ведро, полоскательный таз становится посудомойным, посудомойный ополаскивается и становится полоскательным. Помойные ведра заполняются быстро, я несколько раз выношу их на улицу, выливаю содержимое в огромную яму и успеваю поразмышлять, что здесь будет твориться летом, как будет кипеть примитивная жизнь.
На улице со вчерашнего дня похолодало, но в трапезной так тепло, что я, бегая с ведром, не чувствую морозца.
Пока я занимаюсь посудой, другие подготавливают продукты для завтрашних трапез, моют стены - праздник на носу.
Открывают вход в обширный подпол. Оттуда, с лесенки выпрыгивает массивный черный кот – ура, свобода! Но когда все «подпольные» дела сделаны, его ловят и за шкирку и несут обратно. Кот упирается, но безрезультатно. Служба, брат, прежде всего!
По монастырской территории вообще ходит много разномастных котов. Все в роскошных зимних шубках. Большинство – оставленные дачниками.
Покончив с посудой, я включаюсь в мытье стен. Они здесь бревенчатые, и надо протирать каждое бревно, как если бы это была полка. Как самая, наверное, длиннорукая, лазаю с тряпкой по верхам. Пришибла парочку пауков. Вычистила красный угол. Ой, уже в церковь давно пора. Стою на правиле и - удивительное дело – спать не хочу. Привыкла, наверное.
А вышла на улицу – обмерла от удивления и восторга – на небе не просто звезды, а Млечный Путь, как летом на юге. Снег под ногами скрипит. Мороз крепчает.
3 января
Встаю удивительно легко, в церкви глазки не слипаются, ничто в теле не болит. Всё, приспособился организм. И даже как-то нравится мне стала эта жизнь, с ранними, буквально ни свет ни заря вставаниями, с ежедневным долгим правилом, с напряженным, но не сверх сил трудом и простой сытной едой. Здесь чистый воздух, истинная тишина, звонкий на морозе белый-белый снег, по которому можно блаженствуя ходить в валенках. Доброжелательность. Отсутствие информационного мусора. Мерзость мiра, в который завтра надо возвращаться, отсюда кажется невыносимой. Понятнее становится желание некоторых навсегда расстаться с ним.
За ночь мороз усилился. Вот и пригодился запас теплой одежды. Я максимально утепляюсь и бодро иду на новое послушание. Сегодня надо перевезти сено из огромного сарая в коровник. Для такого дела еще затемно прибыл из города помощник, давний друг монастыря, косая сажень в плечах.
Была бы лошадка – на нее можно было бы много нагрузить и быстро управиться. Но лошадки нет. Все грустят. Лошадкой выпадает быть мне.
Наш богатырь выкидывает сено из сарая, помогает наложить его на санки. Я везу их в коровник… Дорога длиной в полтора дома, слава богу, под гору. Но с поворотом. На повороте какой-то пенек-столбик, я то и дело за него цепляюсь санями. Туда-сюда, туда-сюда. Сено дивно, ярко пахнет сеном. На моих глазах совершается превращение утра в день. Синеватый мир постепенно розовеет, светлеет. Невозможные краски неба, розовый, а потом золотой иней везде – на огромных деревьях и мельчайших былинках. Я мотаюсь с санками мимо дома, в котором лежит фотоаппарат. Милые люди, с которыми я сегодня в одной упряжке, конечно, отпустили бы меня ненадолго. Но я не могу покинуть их даже на минутку. День короток, сена много, помощник приехал на полдня.
Перерыв на утреннюю трапезу. Быстро поесть-попить – и снова туда-сюда. Вот я уже почти не цепляюсь за столбик. Из коровника доносится:
- Места уже нет!
- Как нет? – удивляется знающая коровник как свои пять пальцев мать Параскева.
Идет проверять. Ну конечно! Горожанки-то не догадались, что сено надо уминать. И легенькая Параскева вскакивает на огромный ворох, топчет его…
Фотоизображение 7: маленькое кладбище внутри церковной ограды, за алтарем. Здесь покоятся о. Гедеон и некоторые монахини. Всю красоту природы в инее передать было невозможно и уже некогда. Утро 4 января.
Перерыв на чай. Опять быстро поесть-попить и снова в упряжку. Я вижу, что все устали, с трудом ворочают тяжелыми вилами. Лучше не думать, который час, сколько места осталось в коровнике и сколько сена в сарае. Туда-сюда, туда-сюда… Неожиданно транспортабельное сено в сарае кончается, остаются только замерзшие рулоны соломы. И из коровника приходит весть, что у них уже все и умято, и забито. Мы переводим дух.
- Бегом на трапезу, опоздали уже!
После трапезы я готова опять мыть посуду, но мне велят наносить воды. У двери стоит устрашающих размеров - хоть купайся - бак, три фляги, каждая по несколько ведер… Правда, и помощниц дают. И делятся местной хитростью. Оказывается, быстрее всего ходить по воду втроем. Пока один стоит ждет, когда наполнится водой ведро (а воду качает насос с электромотором), другой в это время относит уже наполнившееся, третий возвращается с пустым. При такой организации труда вода течет непрерывно.
Но вот все емкости наполнены, я по собственной инициативе еще выношу помои. Неужели на этом закончились мои труды? Ведь завтра я уеду. Все уже знают об этом, уговаривают остаться. «Как это уезжать? Ведь скоро праздник, Рождество», «Что, непременно нужно на работу? Ну тогда приезжай еще», «Завтра не забудь забрать подарки»… И благодарят, благодарят… Мне страшно неловко. Мне кажется, что я не столько работала, сколько ела и отдыхала.
Пока солнце еще не закатилось, я успела сделать несколько снимков. А когда закатилось, опять, запрокинув голову, не могла налюбоваться тем, что лучше всех описал Михайло Ломоносов:
Открылась бездна, звезд полна,
Звездам числа нет, бездне дна.
Стихотворение, откуда эти строки, называется, кстати, «Вечернее размышление о Божием величестве».
4 января
В этот день я после первой трапезы уезжаю. Делаю наспех еще несколько снимков, которые конечно же не передадут красоту заиндевевшего мира. Уезжать определенно не хочется. Опять уговоры, и сожаления, и благодарности. Меня одаривают двумя десятками яиц, банкой сметаны и огромным свежеиспеченным хлебом. Кажется, что меня уговаривают остаться навсегда и что я останусь, если задержусь еще на пару дней. От чего и к чему бегу?
Такси приехало быстро. Не только монашеское Новое Село, весь мир был в роскошных кружевах инея. Водитель включил музычку: «Спит-спит-спит-спит Оля с кем попало…» Ну вот я и вернулась.
P.S. Все имена изменены.
Текст и фотографии:
Ольга САВИЧЕВА, Москва
Поступило в редакцию:
11 февраля 2008
|
|
РАЗНОЕ
|
